«Сейчас Васька придет», – ждал старик. Не было у него на душе праздника – и все тут.
Пришел наконец Васька – огромный парень с открытым крепким лицом, загорелый, грязный. Васька походил на отца, смотрел так же – вроде угрюмо, а глаза добрые.
– Игнашка приехал, – встретил его отец.
– Я уж слышал, – сказал Васька, улыбнулся и тряхнул русыми спутанными волосами. Сложил в угол какие-то железяки, выпрямился.
Старик поднялся из-за стола, хотел идти в горницу, но сын остановил его:
– Погоди, тять, дай я хоть маленько ополоснусь. А то неудобно даже.
– Ну, давай, – согласился отец. – А то верно – он нарядный весь, как этот… как артист.
И тут из горницы вышел Игнатий с женой.
– Брательник! – заревел Игнатий, растопырив руки. – Васька! – И пошел на него.
Васька покраснел, как девица, засмеялся, переступил с ноги на ногу.
Игнатий обнял его.
– Замараю, слушай. – Васька пытался высвободиться из объятий брата, но тот не отпускал.
– Ничего-о!.. Это трудовая грязь, братка. Дай поцелую тебя, окаянная душа! Соскучился без вас.
Братья поцеловались.
Отец смотрел на сыновей, и по щекам его катились слезы. Он вытер их и громко высморкался.
– Он тебе подарки привез, Васька, – громко сказал отец, направляясь к чемоданам.
– Брось, тятя, какие подарки! Ну, давай, что ты должен делать-то? Умываться? Умывайся скорей. Выпьем сейчас с тобой. Вот! Видела Байкаловых? – Игнатий легонько подтолкнул жену к брату. – Знакомьтесь.
Васька покраснел пуще прежнего: не знал – подавать яркой женщине грязную руку или нет. Люся сама взяла его руку и крепко пожала.
– Он у нас стеснительный, – пояснил отец.
Васька осторожно кашлянул в кулак, негромко, коротко засмеялся; он готов был провалиться сквозь землю от таких объяснений отца.
– Тятя… скажет тоже.
– Иди умывайся, – сказал отец.
– Да, пойду маленько… того…
Васька пошел в сени. Игнатий двинулся за ним.
– Пойдем, полью тебе по старой памяти!
Отец тоже вышел на улицу.
Умываться решили идти на Катунь – она протекала под боком, за огородами.
– Искупаемся? – предложил Игнатий и похлопал себя ладонями по могучей груди.
Шли огородами по извилистой, едва приметной тропке в буйной картофельной ботве.
– Ну как живете-то? – басил Игнатий, шагая вразвалку между отцом и братом.
Васька опять коротко засмеялся. Он как-то странно смеялся: не то смеялся, не то покашливал смущенно. Он был очень рад брату.
– Ничего.
– Хорошо живем! – воскликнул отец. – Не хуже городских.
– Ну и слава богу! – с чувством сказал Игнатий. – Василий, ты, говорят, нагулял тут силенку?
Василий опять засмеялся:
– Какая силенка!.. Скажешь тоже. Как ты-то живешь?
– Я хорошо, братцы! Я совсем хорошо. Как жена моя вам? Тять?
– Ничего. Я в них не шибко понимаю, сынок. Вроде ничего.
– Хорошая баба, – похвалил Игнатий. – Человек хороший.
– Шибко нарядная только. Зачем так?
Игнатий оглушительно захохотал.
– Обыкновенно одета! По-городскому, конечно. Поотстали вы в этом смысле.
– Чего-то ты много хохочешь, Игнат, – заметил старик. – Как дурак какой.
– Рад, поэтому смеюсь.
– Рад… Мы тоже рады, да не ржем, как ты. Васька вон не рад, что ли?
– Ты когда жениться-то будешь, Васька? – спросил Игнатий.
– Он сперва в армию сходит, – сказал отец.
– Ты это… когда пойдешь в армию, сразу записывайся в секцию, – посоветовал старший брат. – Я же так начал. Тренер толковый попадется – можешь вылезти.
Васька слушал, неопределенно улыбался.
Пришли к реке.
Игнатий первый скинул одежду, обнажив свое красивое тренированное тело, попробовал ногой воду, тихонько охнул.
– Мать честная! Вот это водичка.
– Что? – Васька тоже разделся. – Холодная?
– Ну-ка, ну-ка? – заинтересовался Игнатий. Подошел к Ваське и стал его похлопывать и осматривать со всех сторон, как жеребца.
Васька терпеливо стоял, смотрел в сторону, беспрерывно поправляя трусы, посмеивался.
– Есть, – заключил Игнатий. – Давай попробуем?
– Да ну! – Васька недовольно тряхнул волосами.
– А чего, Васька? Поборись! – Отец с упреком смотрел на младшего.
– Бросьте вы, на самом деле, – упрямо и серьезно сказал Васька. – Чего ради сгребемся тут? На смех людям?
– Тьфу! – рассердился отец. – Ты втолкуй ему, Игнат, ради Христа! Он какой-то телок у нас – всего стесняется.
– А чего тут стесняться-то? Если бы мы какие-нибудь дохлые были, тогда действительно стыдно.
– Объясни вот ему!
Васька нахмурился и пошел к воде. Сразу окунулся и поплыл, сильно загребая огромными руками; вода вскипала под ним.
– Силен! – с восхищением сказал Игнатий.
– Я ж тебе говорю!
Помолчали, глядя на Ваську.
– Он бы тебя уложил.
– Не знаю, – не сразу ответил Игнатий. – Силы у него больше – это ясно.
Отец сердито высморкался на песок.
Игнатий постоял еще немного и тоже полез в воду.
А отец пошел ниже по реке, куда выплывал Васька.
Когда Васька вышел на берег, они о чем-то негромко и горячо заговорили. Отец доказывал свое, даже прижимал к груди руки, Васька бубнил свое. Когда Игнатий доплыл к ним, они замолчали.
Игнатий вылез из воды и задумчиво стал смотреть на далекие синие горы, на многочисленные острова.
– Катунь-матушка, – негромко сказал он.
Васька и отец тоже посмотрели на реку.
На той стороне, на берегу, сидела на корточках баба с высоко задранной юбкой, колотила вальком по белью, ослепительно белели ее тупые круглые коленки.